CEO PigPug Виталия Карпейчика задержали 15 ноября во время штурма «Площади Перемен». Начальник минского ОМОНа Дмитрий Балаба, стоя в нескольких метрах от него, обещал, что бить протестующих не будут — но их били, в том числе Виталия. Некоторых ещё и помечали бурой краской.
CEO PigPug Виталия Карпейчика задержали 15 ноября во время штурма «Площади Перемен». Начальник минского ОМОНа Дмитрий Балаба, стоя в нескольких метрах от него, обещал, что бить протестующих не будут — но их били, в том числе Виталия. Некоторых ещё и помечали бурой краской.
В РУВД он познакомился с журналистками «Белсата» Дарьей Чульцовой и Екатериной Андреевой. Сейчас они признаны политзаключёнными. Дарья рассказала ему, как силовики вычислили, из какой квартиры журналистки вели стрим. Спойлер: они запустили дрон.
dev.by Виталий рассказал о «юморе судей», о том, как в Жодино болеют коронавирусом «целыми камерами», а до суда едят «вдвадцатером» 3 порции баланды, передавая друг другу ложку.
Виталий Карпейчик — программист, родом из Барановичей. Несколько лет жил в Нью-Йорке. Сначала работал в крупных компаниях — писал приложения для айфонов, затем увлёкся стартапами. Говорит: «Захотел сделать что-то значимое».
В 2018 году обнаружил у себя синдром дефицита внимания, понял, что это состояние наблюдается у него с 6 лет. Тогда Виталий решил организовать стартап, который помогал бы детям с СДВГ. Встретил единомышленника Андрея Плечко — и родился PigPug.
Ребята делают систему тренировки мозга на основе искусственного интеллекта для детей с СДВГ. В 2018 году ребята прошли обучение в одном из лучших healthcare-акселераторов мира StartUp Health, а в 2019 — в TechMinsk.
— 15 ноября было воскресенье, 3 дня, как погиб Роман Бондаренко. Я решил сходить на «Площадь Перемен» — возложить цветы.
В 15:00 всё подъезды к площади уже были заблокированы. Пришлось припарковаться — и идти пешком. Людей было много. Все общались. Силовики тоже были, но не в таком количестве, как час спустя.
Где-то в 15:30 подошёл Балаба, стал говорить, что мы окружены, сопротивление бесполезно. «Давайте-ка все в автозаки, вас никто бить не будет», — он несколько раз повторил обещание. Дал честное слово, что нас просто отвезут в РУВД — а там сотрудники разберутся.
«Охотников» ехать в РУВД «по-хорошему» не нашлось. Мы встали в сцепку. Сначала было человек 300, а потом нас вдруг осталось так мало — не больше 50. Оказалось, там на площади есть подземная парковка — кто-то ушёл через неё, остальные спрятались в подъездах домов.
Ну понятно, чего тут хорохориться: было ясно, что нас сейчас расцепят и побьют прямо там. Разжали руки. Я сделал пару шагов — и ко мне подбежал омоновец: «Пройдёмте!» Я сказал ему, что не побегу: давайте, мол, без рук. Он согласился — мы просто пошли к автобусу.
Там нас действительно никто не трогал. А потом, когда пригнали автозак, силовики уже применяли насилие к нам: не наступаешь на флаг, расстеленный у входа, получаешь несколько ударов дубинкой — «Давай ещё раз!» Заходишь снова — и всё равно получаешь удар. Логики я не понял. Но возможно, если наступишь сразу, без колебаний, — получишь меньше. Я забегал последний — мне совсем чуть-чуть досталось: пару ударов по спине то ли дубинкой, то ли ногой, я так и не понял.
Когда автозак тронулся, омоновец скомандовал: «Поймайте тишину!» А один парень всё не мог остановиться: он говорил, говорил… «Не бойтесь! Всё будет хорошо. Не бойтесь!» — хотя мы и не боялись. Чтобы успокоить его, омоновец открывал «стакан» и бил нас, не глядя — по затылку, по спине, куда попадёт. Я был ближе всех ко входу, и мне доставалось больше остальных.
Потом уже в Жодино я сказал, что от ударов дубинкой по затылку у меня кружится голова. Сотрудники СИЗО сделали запись и сказали: «Распишись», — на этом всё и закончилось.
Нас привезли в Октябрьское РУВД. Позже сокамерники сказали, что повезло — это «хорошее» РУВД, «лайтовое». Мы провели там 6 часов. В помещении. Милиционеры давали нам воду в бутылках — нас это удивило. А потом оказалось, это вода от волонтёров.
Там были две журналистки «Белсата» — Екатерина Андреева и Дарья Чульцова. Екатерине стало плохо, она потеряла сознание. Но скорую ей вызывали часа три. Спустя час ожидания мы уже не выдержали — стали просить за неё.
Дарья рассказала мне, как их «взяли». Они сначала работали «в поле», а когда началась зачистка, попросились к кому-то в квартиру. И оттуда вели стрим.
Вдруг видят — дрон, «не из дешёвых». «Он подлетел к окну и замер — смотрит на нас», — заметила Дарья. И почти тут же в квартиру стали ломиться — 10 человек. Хозяева открыли: «Ребята, всё равно ведь выбьют дверь».
В РУВД нам сказали, что всех поделят на партии. Первая поедет на Окрестина — это «злостные»: среди них «повторники», а также те, на ком омоновцы краской поставили бурые кресты. Вторую собирались отправить в Жодино — это «среднезлостные». Туда угодил и я. Меня посчитали «незлостным», но «склонным к рецидиву».
Вообще я говорил только правду: «Пришёл возложить цветы, когда площадь окружили, никуда не бежал, сопротивления не оказывал. Что я нарушил?» Инспектор записал — я подписался, что с моих слов записано верно. А потом в акте приёмки вещей читаю: «выкрикивал лозунги, ругался матом, выражал недовольство действующей властью» — и всё мелким шрифтом.
— Просто поставь подпись, — деловито говорит сотрудник РУВД.
— Подождите, а это что такое?
— Да это стандартно… Не волнуйся — подписывай!
А там чуть ли не на каждом листике указано, что ты признаёшь свою вину за всё вот это. В итоге я написал: «Не согласен».
Я попросил, чтобы мне дали копию протокола — не дали. Сказали: «Поедет с тобой в Жодино». Что было дальше с остальными, из третьей партии, я точно не знаю. Сотрудники РУВД обсуждали между собой: «Отпустим их — и пусть по повестке являются». И кстати, я смотрел вчера: действительно, за 15 ноября ещё судят — дают в том числе сутки.
В РУВД все старались держаться. Некоторые люди при задержании были сильно избиты — по лицам было видно, что им больно. Но кроме Екатерины Андреевой скорая никого больше не забирала.
В Жодино этапировали человек 30. Привезли уже ночью. Вели какими-то длинными подвалами — я вспомнил рассказы тех, кто был задержан 8 ноября. Уже был готов, что придётся идти гуськом на полусогнутых.
Пока мы шли, начальник смены объяснял нам «политику партии». Если убрать маты, которыми местные сотрудники сыплют через слово, — то мы «такие-растакие, неблагодарные», просто «не помним 90-е». Что он под этим имел в виду, так и осталось для нас загадкой — понятно было только, что вот он-то как раз помнит.
О том, каково сидеть в Жодино, уже многие знают из разных интервью. Что я бы ещё добавил — что до суда ты не человек: нас 20 человек набили в камеру на 8, и мы жили в такой тесноте два дня. Почти не кормили. Каждый раз перед раздачей пищи звучал вопрос: «Сколько вас?» — мы говорили: «Двадцать». Но первый раз дали три порции, во второй — пять, потом снова три.
— Почему так мало?
— Вы ещё не осуждены.
Баланду раздавал кто-то из заключённых. Он разводил руками: «Ребята, извините, у меня больше, правда, нету» — и открывал бачок, чтобы мы убедились.
Когда первый раз мы получили три тарелки и три ложки, сразу человек семь сказали: «Ладно, я не буду — ешьте». Потом мы все брали еду буквально по ложке. Проглотишь — и идёшь мыть, чтобы передать соседу чистый прибор.
Воду мы пили из крана. А чай, даже когда нас уже осудили, когда нас в камере 10, — всё равно подавали из расчёта одна кружка на двоих человек. Почему, я не понимаю. Мы как-то спросили, человек ответил: «Кружка 400-граммовая», — но она была обычной, грамм на 200.
До суда у нас не было ещё и матрасов. Спать приходилось на металлических решётках. Валетом не умещались, было неудобно — и мы спали посменно: кто-то на лавочках, кто-то на кроватях, потом менялись.
Судили нас в «день десяток» — тогда всем давали по 10 суток. Особо отличившимся присудили чуть больше.
Судьи не лишены чувства юмора. Был среди нас человек — он так искренне раскаивался, так истово бил себя в грудь: «Бес попутал, простите! Больше никогда… Люблю президента…» — а ему дали 12 суток. Мы стояли лицом к стене и лиц друг друга не видели — но я чувствовал, как ребята тихо посмеиваются, когда он вышел.
Мой суд длился минут пять. Я попросил пригласить адвоката — судья деловито сказала: «В следующий раз». И ещё что-то вроде: «Давайте не затягивать». В общем, технично меня заткнула.
Я рассказал всё то же, что и в РУВД. Судья зачитала вслух ту самую бумажку — что я матерился, лозунги выкрикивал, и прочее. Потом взяла какое-то уже заготовленное постановление и сказала: «Суд приговорил… к 10 суткам».
Я хотел хоть свидетеля в балаклаве, но для меня такого не нашлось. Кстати, потом мы обсуждали в камере, что моя судья была без маски, а в параллельном потоке — в маске. Хотя она была одна в кабинете (нас судили по скайпу). Ребята шутили, что следующий этап развития нашей правовой системы — судья в балаклаве.
После суда нам выдали матрасы. Но хватило не всем. Мы слышали, как арестанты из соседней камеры просят — а в ответ: «Матрасов больше нет».
За стол в камере может сесть только 6 человек. Сидеть на кроватях нельзя. Что делать ещё четверым — непонятно. И вот только кто-то из них присядет на кровать, сразу прибегает сотрудник ИВС с криком: «А ну встать, иначе отберём матрасы! Соседней камере надо…» У них там и в камерах — камеры.
По поводу сотрудников Жодино: есть среди них люди с профдеформацией — не думаю, что они ещё где-то смогут работать, кроме как в пенитенциарной системе, но есть и ещё «живые», которые относятся к тебе по-человечески.
На восьмой день вся наша камера слегла. «У тебя кости ломит?» — «Ломит. А у тебя?» — «Тоже». Позже у всех подтвердилась «корона». Вот тогда мы попросили дать нам градусник. Пришёл человек: «Да что вы тут придуриваетесь! Здоровые все».
А вечером я попросил ещё раз: «Принесите, пожалуйста». И принесли. У одного из нас была температура 38 градусов, у второго — 37,7, у третьего — 37,5… Сотрудник тюрьмы руками разводит: «Ну что я могу вам дать?» Но в итоге дал таблетки, которые передали для кого-то из арестантов.
Болеть в камере — это испытание. У меня ломило кости и очень болела спина в грудном отделе. Дышать было тяжело. А спасаться-то нечем — мы пили много воды. Окно у нас был разбито, так что недостатка в свежем воздухе не было.
Если честно, держаться помогала мысль: ещё двое суток осталось потерпеть — и будем дома. Не раскисаем! Хотя одному мужчине было очень плохо — у него была самая высокая температура. Плюс он был сильно избит. Уже на десятый день в Жодино он сказал: «Посмотрите, есть ещё у меня что-то», — задрал рубашку на спине, снял брюки — а там всё синее.
Мы не знаем, какова судьба этого сокамерника, — не можем ему дозвониться. Остальные ребята тьфу-тьфу, вроде неплохо. У некоторых уже запахи возвращаться стали.
Забавно, что из 10 человек в нашей камере двоих задержали случайно — на Пушкинской. Один шёл за хлебом, другой ехал на велосипеде — вот такая воскресная прогулка по европейскому городу (смеётся). А их забрали. Словно у силовиков был план, и неважно было, кого брать.
Четверо из нас были айтишниками. Знакомились примерно так: «Ты кто? Я фронтенд-разработчик» — «А я iOS-девелопер». Потом мы брейнштормили вместе. Вели многочасовые беседы — про технологии, процессы и «говнокод». А когда нам листики передали, даже писали что-то такое.
К концу срока ещё трое наших сокамерников решили перейти в ИТ. Сейчас мы создали группу в телеграме — помогаем им, обучаем.
По возвращении из изолятора все сидельцы проходят квест под названием «Забрать вещи из РУВД» — всем квестам квест. Задача нетривиальная: съездить в суд в Логойск — взять какую-то бумажку, которую не хотят давать — отксерить — потом заплатить за 10 суток пребывания в «санатории» Жодино — и с этими бумажками прийти в РУВД. А РУВД принимает только с 16:00 до 18:00 по этим делам.
Из наших только один прошёл, потому что у него в РУВД забрали ключи от квартиры. Я пока даже не приступал. Первым делом после Жодино я вызвал доктора, хотя и так знал свой диагноз. Потом пришёл результат анализа на коронавирус — он положительный.
Ещё по возвращении из Жодино я получил от знакомых фото на память: там я стою в сцепке на «Площади Перемен». Это скриншот с видео — меня показали в «Контурах». Знакомые шутят, что «опасный рецидивист».
Релоцировались? Теперь вы можете комментировать без верификации аккаунта.