Бывшую Head of Marketing стартапа OneSoil Веронику Линдоренко задержали 11 сентября около Минского областного суда, где слушалось дело стачкома «Беларуськалия». Потом были: РУВД, Окрестина, Жодино — 10 суток в неволе. Вероника рассказала dev.by, как прожила эти дни.
Бывшую Head of Marketing стартапа OneSoil Веронику Линдоренко задержали 11 сентября около Минского областного суда, где слушалось дело стачкома «Беларуськалия». Потом были: РУВД, Окрестина, Жодино — 10 суток в неволе. Вероника рассказала dev.by, как прожила эти дни.
Мы давно переживали за солигорчан, даже хотели приехать в Солигорск — казалось, что рабочим «Беларуськалия» нужна поддержка минчан. Поэтому когда узнали, что в Минском областном суде будет слушаться дело стачкома, решили пойти туда.
Я купила каску в «Сделай сам» за 5 руб (хорошая каска, кстати). Сестра нарисовала плакат с надписью: «Солигорск — соль земли». Было предчувствие, что нас могут задержать, но всё равно решили рискнуть. Даже если нас задержат, то это привлечёт внимание к суду над стачкомом, ведь так?
Людей около здания суда было немного — несколько десятков. В касках мы выделялись среди толпы. Возможно, это привлекло к нам внимание силовиков.
До того, как мы зашли в суд, к нам уже успел подойти человек в штатском (кожаная куртка и джинсы) и попросил сестру пройти с ним. Сестра сказала, что она не знает, кто он, и никуда не пойдёт. От нас отстали и мы успели забежать в суд, думая, что там никто не тронет. В фойе суда было много людей: журналисты, охранники, люди, которые пришли на открытый суд. Я даже успела попить водички из кулера. Мы были готовы пойти на регистрацию и дальше присоединиться к слушанию дела. Но тут в фойе снова ворвались эти нелюди и начали снова забирать мою сестру. Я от испуга крикнула что-то матом, а потом, увидев женщину с иконой, пожелала им отправиться в ад. Женщина махала иконой перед ОМОНом что-то им говорила о боге.
Все говорят, что сопротивляться при задержании не стоит, но в этот момент срабатывают инстинкты. Сестра начала спорить с силовиками, ругаться — её схватили и буквально занесли в бусик. На видео видно, что и со мной поступили так же. Кроме мужчины в штатском, там были «оливки» — люди в балаклавах и зелёной форме без опознавательных знаков.
Моя подруга Ира вела себя спокойнее, чем мы. К ней подошли и сказали:
— Ну что, стоишь красиво?
— Ну, пойдём тоже красиво, — ответила Ира.
Я снимала на телефон, как задерживали сестру. В бусике не успела выключить — силовики попытались выбить его из рук, несильно ударили по рукам. Мы с сестрой сидели рядом, взявшись за руки. Один из «оливковых» сел рядом, начал успокаивать меня, спросил имя. Потом говорит так издевательски:
— Давай тоже тебя за ручки возьму.
Я от испуга плохо соображала, уже потянула к нему руку, но сестра одёрнула меня.
Сестра должна была идти после суда на массаж и почему-то об этом говорила ОМОНу: мол, вы мне помешали сходить.
— Не переживай. Сейчас мы тебя помассажируем. У нас тут много профессионалов, — ответили они и заржали…
Нас привезли в Ленинское РУВД. Заставили снять шнурки, переписали вещи. В рюкзаке нашли каски. Удивились: «Зачем вам каски?». Оказалось, что милиция даже не знает об истории со стачкомом.
Отвели в холодное помещение, похожее на гараж. Почти 5 часов мы стояли лицом к стене, иногда нас пускали в туалет, сняли отпечатки пальцев. На стене были красные капельки — казалось, что капли крови. Плакат сестры — «Солигорск — соль земли» — поставили в угол, где были сгружены бело-красно-белые флаги. Один из них был испачкан кровью.
Нас зачем-то сняли на видео: задавали вопросы про то, кто мы, где живём и работаем, какое у нас образование и почему нас задержали. Воду не давали, но разрешали курить, одной девчонке даже позволили покурить айкос.
Нас охранял один в балаклаве, всё время кричал: «Не разговаривать! Лицом к стене! Руки за спину, а то… » — и часто не заканчивал фразу. Чтобы не слушать его, я про себя пела песни.
Потом пришёл «хороший полицейский»:
— Нет, ну я тоже голосовал за Тихановскую. Вы же за неё голосовали?
Обсуждал с нами сельское хозяйство. Я была удивлена, что он знает все модели тракторов — я тоже знаю по работе в OneSoil.
— Мы всё понимаем, но вы поймите тоже: так просто эту систему не поменять. Зачем вы ходите на митинги? Вы же ничего не измените!
К разговору подключился ещё один сотрудник РУВД:
— Вы мешаете нам жить! Мы не можем спокойно детей в школы водить. Вы создали канал «Каратели»! Вот мы, наоборот, спасаем людей.
Позже мы узнали его — он свидетельствовал против нас в суде. Фигурировал под разными фамилиями: Уласик, Усик…
В какой-то момент мне говорят:
— Линдоренко, готовься — ты первая!
Я обрадовалась, подумала, что выпускают. Иду довольная, а мне:
— На гильотину пойдёшь! — шутили так.
К сестре не пустили адвоката. Он ждал около РУВД больше 5 часов. Всем задержанным дали подписать одинаковые протоколы. Всё написанное было совершенной чушью и неправдой. Под текстом протокола я написала, что ни с чем не согласна.
На Окрестина нас везли на обычной легковушке: два силовика в балаклавах впереди, трое задержанных сзади. Сначала привезли не туда — в ЦИП, спорили и ругались между собой. В итоге мы прибыли в ИВС на Окрестина. Задержали нас в пятницу, а суд был только в понедельник вечером.
Сначала расскажу, как проходил суд. Меня привели в комнату на 4 этаже в ИВС, попросили с собой взять все вещи, поставили передо мной ноутбук. Заметила, что на нём была установлена пиратская Microsoft. На экране было видно только судью в маске. Дверь в комнату специально оставили открытой, чтобы было плохо слышно, о чём говорят в суде.
Я даже не знала, есть ли у меня адвокат. Заучила фразу: «У меня есть ходатайство. Прошу пригласить адвоката, если он присутствует в зале суда». А тут судья говорит, что у меня уже есть защитник. Оказывается, мой парень нашёл мне за эти дни адвоката. Я даже растерялась.
Адвокат был хороший, но, к сожалению, он мало чем может помочь на таком абсурдном суде.
Свидетель от обвинения был тот самый милиционер из РУВД — мы (с сестрой и подругой) узнали его по голосу. Выступал под именем Уласик С. С. — символичные инициалы. Он говорил, что присутствовал во время задержания, предупреждал всех, что надо разойтись (уверена, что его там не было). Говорил, что мы были в бело-красных одеждах (на видео видно, что я была в чёрном). Говорил, что мы кричали лозунги: «Жыве Беларусь! Требуем честных выборов!» (мы не кричали). В начале суда сказал, что не знаком со мной, но чётко помнил, что я делала, как меня предупреждал и вызывал ОМОН для подмоги. Путал время задержания — судья его поправляла. В его словах было очень много несовпадений — абсолютно ничем не прикрытая ложь. Я такого абсурда даже в кино не видела.
Мы с адвокатом пытались что-то доказать. У нас были два свидетеля и видео задержания. Но судья отклоняла все наши ходатайства. Мы даже потребовали отозвать судью, но она «почему-то» не согласилась.
Суд длился полтора часа, а до этого все заседания длились по 10 минут (так мои адвокат и свидетели заставили их поработать). Сотрудница РУВД, которая смотрела за мной во время суда, пыхтела и удивлялась, что мы там так долго делаем. Я была рада, что всё это время не находилась в ИВС. И даже увидела своего парня — он случайно зашёл не в ту комнату. Мы помахали друг другу.
Итоговой приговор — 10 суток ареста за участие в несанкционированном мероприятии. 5 из них я провела на Окрестина (4 дня в ИВС и один в ЦИП), ещё 5 — в Жодино.
Если бы ИВС на Окрестина был на Booking.com, я поставила бы ему одну звезду из 10.
В камерах плохо пахнет, туалет грязный (но отделён от общего помещения), даже ёршика нет. На кроватях — «шконках» — грязные матрасы и вонючие синие одеяла. Половины наволочки нет (из этой половины люди делают себе полотенца). Бельё жёлтое, застиранное. Во время моей отсидки сломалась какая-то труба — горячей воды не было. При заселении в камеру выдают смешные тапки — 43 размера, с номером камеры краской. В конце комнаты — деревянный стол, вдоль которого стоит длинная скамья, а на ней выцарапаны доски для игры в шахматы, шашки и нарды. Много надписей «Жыве Беларусь!».
В камере очень холодно. Первые дни у нас не было тёплой одежды, поэтому мы спали с сестрой в обнимку, чтобы хоть как-то согреться. Окно над кроватью было полуоткрыто (холодно, но зато немного свежего воздуха). Окна мы закрывали через дырку в решетке по нашу сторону. Нужно было засунуть руку в дырку и толкнуть окно. Чтобы закрыть окна, также использовались ложки, а позже, после передачи от волонтеров, и зубные щетки.
Кормили невкусно. Каша на воде, которая тянется, как сопли. Часто давали пресные рыбные котлеты. Из сладкого — только компот. Овощей мало — один раз дали кислый бочковой огурец, было ещё что-то наподобие щей. За 4 дня в ИВС мясо было один раз.
По утрам — шмон. Стоишь лицом к стене, а охранники обыскивают твои матрас и вещи, противно шутят за спиной. Почти всё общение с их стороны — криком и матом. Они и между собой так общаются.
Правда, был один приятный парень — Антон. Ему привет. Единственный без маски приходил: откроет «кормушку» и рассказывает что-то, поддерживает нас. Даже политику успели обсудить. Говорил, что на Окрестина людей не избивали, уже избитых привозили, а сотрудники ИВС помогали задержанным.
— А как же крики? — спрашивали мы.
— Так молодые все. Их привезли, они сразу кричать, — отвечал он.
Ещё один парень, качок, жаловался на свою жизнь. Говорили, что от него ушла жена, потому что он работает на Окрестина.
Лучший момент был, когда меня переводили из ИВС в ЦИП: провели по улице, а там деревья, свежий воздух. За 10 дней на прогулку вывели только раз — уже в Жодино. Говорили, что нас 500 человек, а прогулочных зон мало. Думаю, дело в другом. В жодинской камере была сломана дверь — тяжело открывалась. Её чинил уголовник из зоны — наверное, спец по вскрытию замков. Однажды мы спросили про прогулку, а нам сказали, что все будет зависеть от настроения смотрящих. В тот день у них было непрогулочное настроение. Я потом спросила у других девушек про прогулки: всех выводили только по одному разу.
Во время прогулки мы успели показать peace своим и быстро переговориться, хоть на нас и ругались конвоиры. Свежий воздух пробудил аппетит и желание жить. Двор для прогулок ужасен — просто квадрат с решетчатым небом и стенами, облепленными цементом. Будто кто-то брал валик и махал им, чтобы к стене прилипали эти сталагмиты. Я стояла в этом «дворике» и смотрела на небо, посылая приветы родным. Как будто бы они могли что-то услышать или принять послание.
В ЦИП нас разлучили с сестрой. Зато там уже было тепло, иногда даже жарко (ведь окна не открывались вообще). Камера была в раза два или полтора меньше, чем в ИВС, а людей было столько же. Дышать было нечем, пахло туалетом и едой.
В Жодино везли в автозаке. Внутри была лавка, а напротив неё стена. Всё железное. Окон не было, а свет был неяркий, как в туалетах в аэропорту. На этой лавке посадили пятерых. Колени упирались в стену. Когда машина проезжала кочки и лежачих полицейских, мы скакали и врезались в стену. Приходилось держаться за стену руками, чтобы не разбить себе голову. Воздуха было мало, ещё кто-то покурил и напустил нам в отсек дыма. Мне сказали, что до Жодино 30 км, и я ждала, что мы скоро приедем. Но ехали долго — я начала думать о плохом. Чтобы не унывать, мы начали петь песни. Наш топчик был: «Ничего не свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету». Во время дороги я успела провести психологические беседы с сокамерницей Дашей. Мы старались шутить и общаться на отвлечённые темы, но я понимаю, что всем было страшно и жутко некомфортно. Кто-то просил воды, а кому-то приходилось вставать, чтобы поместиться в этой кабинке.
Встречали нас люди в военной форме — все строгие, серьёзные. Долго вели через длинный туннель. Было душно — одна девчонка упала в обморок. Измерили температуру, выдали маски (на Окрестина не выдавали, но у нас были свои). Осматривали: нужно было снять всю одежду и пару раз присесть. Не важно, есть ли у тебя менструация или нет. Тебя досматривают женщины, а потом спрашивают, нет ли претензий к досмотру. Я сказала, что было не очень комфортно.
Мне показалось, что в Жодино более адекватные сотрудники. На Окрестина постоянные оскорбления, мат и угрозы — в Жодино к тебе относятся, как к обычному заключённому. Да и условия содержания чуть лучше. Вкуснее кормили: пюрешка, борщ, однажды жареную рыбку дали. Новые матрасы, чистое постельное бельё кремового цвета (на одной подушке было написано: «Расстрел», дальше шли дата и номер статьи). Было даже место для курения рядом с туалетом. Правда, сам туалет не отделён дверью от основного помещения. Ёршика не было и тут. Окно тонированное, решётки в 3 слоя — даже кусочка неба не видно.
Включали радио РОКС. Радио ужасное, но благодаря ему мы хотя бы узнавали время и какие-то новости. Один раз по радио шло «мероприятие исправительного характера» — матерные сценки про задержания наркоторговцев. Даже радио РОКС лучше.
В жодинской камере были только «политические». На Окрестина ситуация другая — с нами сидело несколько женщин, осужденных по другим, «неполитическим» статьям. Они нас знакомили с местным сленгом и правилами, рассказывали тюремные «страшилки». Эти женщины сразу же говорили сотрудникам, что у них эпилепсия. При таком диагнозе выдают сильные таблетки, от которых они вырубались и спали дни напролет. Им сложно было понять, что мы делаем в тюрьме и за что боремся, но очень радовались нашим передачкам от волонтеров: прокладкам «с крылышками» (им — особенно), щётки и пасты, вода. «Такого никогда раньше не было» — их слова. Мне было грустно, что никто не передал вещи этим женщинам, поэтому я с радостью поделилась с ними едой.
Познакомилась с очень разными людьми. Директор мебельного салона. Архитектор. Известный дизайнер Ирина Налимова. Бухгалтер, 53 года. Директор по маркетингу. SEO-специалист и администратор сайта. Программистке и подруге Ире (директору по маркетингу в стартапе) два раза питчила свои идеи, но программистка была очень строга, критиковала, задавала наводящие вопросы. Заметила, что некоторые девочки помладше с большим трудом переносили ситуацию. Может быть, потому что они не жили в «лихие» 90-е и «нулевые»? :)
Из развлечений были книги, сканворды, тетрадь с ручкой (вела дневник, записывала идеи, делала чек-листы по передачкам и сохраняла контакты сокамерниц) и, конечно, разговоры. После того, как передали косметику, мы делали вечерние и утренние косметические процедуры: умывалка, тоник, крем, часто переодевалась (моя страсть). Ещё в ИВС я слепила из батона и черного хлеба шашки. Мы с сестрой попытались сыграть пару раз, но игра не очень шла.
Супер-развлечение — душ: водили два раза: первый раз — 5 мин (сказали, что если не успеем, пойдём голыми) и второй раз — 10 мин. Некоторые женщины спали целыми днями, чтобы время быстрее прошло или чтобы справится со стрессом. Я спала мало. Рисовала, занималась йогой и пилатесом. Повесили календарь и следили, сколько дней кому осталось до освобождения. Тем, кто выходил рисовали открытки на память. Как женщины в русских избах, вечно что-то плели, косички друг другу делали и пели песни. Охранники нас хвалили, просили спеть «Мурку», но мы слов не знали.
За 10 дней я успела получить две передачи. Передали книжку, а в ней были скрытые послания от близких. Их надо скрывать, потому что охранники такое не пропускают. Подруге написали письмо в книге на первой странице — эту страницу при досмотре вырвали. Зато на этой книге остался запах духов её парня. Нюхали по очереди, чтобы забыть про вечную вонь в камере. Очень важны тёплые вещи, но весточка «оттуда» — самое главное.
Сейчас я более-менее пришла в норму. Уже приступила к работе над проектами, которые ждали меня, пока я была в тюрьме. Дух не сломлен, но милиции я сторонюсь, а люди в форме вызывают мелкую дрожь. В сложных ситуациях мне удаётся как-то собраться и стойко переносить трудности. Так не у всех. Одна знакомая девушка после тюрьмы боится на улицу выходить. Вторую посадили в одиночную камеру на 5 дней — у неё случился нервный срыв.
На свободе сразу пошла гулять: было очень страшно, что снова заберут мою свободу и возможность быть на свежем воздухе. Ещё в тюрьме я пометила себе в тетрадочке (в списке того, что делать после выхода): «гулять каждый день». Первые дни после освобождения была небольшая апатия, даже кошмары снились, но теперь сил прибавилось. И много-много злости внутри.
Через несколько дней после освобождения мне позвонили из Московского РУВД и пригласили на встречу на проверку моего ИП. Попросили принести все документы и сказали, что меня хочет проверить ОБЭП (Главное управление по борьбе с экономическими преступлениями — dev.by). ОБЭП к нам приходил и в тюрьме. Они общались с руководителями компаний и ИП. Спрашивали, нет ли у нас каких-то экономических угроз и не работаем ли мы с государственными учреждениями. Адвокат мне сказала, что без повестки я не обязана никуда идти. Я не пошла, и в понедельник улетела с парнем в Киев, чтобы отдохнуть от постоянного напряжения и побыть в безопасности.
Релоцировались? Теперь вы можете комментировать без верификации аккаунта.